Суд уродов, або Галстук или паракорд

Я никогда не рву на себе термуху с хрипом «явротебал, я ваивал» — разве что с иронией, подчеркивая идиотизм фразы. Война моя была локальной, специфичной, проходила на крошечном участке сопротивления. И в стране где множество мужчин и женщин прошли огонь, а многие остались на этой войне навсегда, это что-то типа «я сегодня все могу, я имею две ногу».

Но я абсолютно точно помню, когда она началась. Четырнадцатого сентября 2017 года в 13:30, по прибытии в Запорожье, оставил тяжеленный баул, броню с плитами, шлем и рюкзак в фойе то ли театра, то ли ДК и пошел искать Тайру. Представился, она обняла, потом позвала какого-то хмурого дядьку, сказала что это ее зам, подчиняться беспрекословно и поскакала на костылях по своим делам.

Такие даты запоминаешь навсегда, если они для тебя важны. Особенно, если билеты на войну у тебя на тринадцатое число.

Я передал неприятному дядьке деньги от Катедры, он пересчитал, буркнул что-то «збс, калесо поменяем» - и мы пошли менять колесо. Это был Добрый, мой будущий надежный друг и брат. Через полгода мы, шикарные шо летчики Люфтваффе из авиаэскадры имени графа Цепеллина, будем сидеть на академическом концерте моей младшей племяшки по классу блокфлейты и адски хлопать в ладоши. Дети будут с восторгом оборачиваться на нас, а родители нервно говорить им: «на сцену, на сцену смотри!»

Фокс прослушал сюиту удаленно, по телефону. Потому что Тайра запретила нам с ним одновременно ездить в отпуск — с целью избежать разрушений инфраструктуры и жертв среди мирного населения.

Но это будет сильно потом. А первое время я просто давился ужасом на войне. Каждый день был кошмаром. Я первый раз там искренне помолился — после того как в начале девяностый обкуренный попал на сходку каких-то евангелистов предпоследнего дня.

Я не боялся, что меня ранят или убьют. Убьют — хуй с ним, переживем как нибудь. Я боялся собственной некомпетентности и беспомощности. Я боялся стать обузой своим товарищам, досадной помехой и породистой болонкой, путающейся под ногами. Вот это приводило меня в реальную панику. Я расстелил на полу площадки Башни тент, прижал его кусками брусчатки чтобы не сдуло в море, разложил бебехи и методично собирал-разбирал укладку, чтобы запомнить — что где лежит, как оно называется и нахуя вообще нужно.

Да, фельдшер. Только вот образца 1991 года. А на дворе был 2017, и из знакомого медоборудования я опознал только шприц-двушку для медленного и пятерку для быстрого. Ну или какой там у вас дилер.

Вот это сука было реально страшно. И от этого ужаса нельзя было заползти в блиндированный подвал и там спрятаться.

І от я слухаю пісню Алькора «Де був ти?» Що скажеш доні? Де-де. Де серце сказало. Я вроєбав я ваївав. Сначала пасуду мив та площадку підарасів. Потім склад розбирав. Потім кантролька на зв“язку. Потім вже перший вихід на евакуацію, потім Пєскі і хуйпаймі шо вапще коло тебе коїтся. Коли я кажу шо в мене курятнік був за 600 метрів від сєпарів — то люди думають шо то художіствєнне преувєліченіе, тіпа гіпєрболи. Хуєрболи. Нас Аня Небо хворостиною, шо гусаків, в підвал загоняла під обстрілом. Бо нам жеж докуріть треба, а хванєра навісу для мін 82-мм, як всі знають, практічєскі непробіваєма .

Нам вже все піхуй було.

А в цей час папкіни книжки перейшли з літератури в букіністіку, нада додруковувать, видавництво волало шо треба єхать в промо-тур, а не сраки солдатні зельонкою мазать, по распалаге якісь люди із телекамерами та мікрахвонами повзали і питали: «А де той самий Горькій Лук?» А я ховався, бо мені перед товаришами, шо Честь вище мене мали, сором очї виїдав, бо вони тіпа кеннонфоддер, а я — прінц Гарі на війні. Блять, пазоріще йобане.

Такшо папці тре було по панятіям в клюбах сидіти, тусіть з окололітературними тьолкамі, жерти всяку фігню, що ії ложкою нормально з тарілки не поцепиш, а коштує за сто грам як ящік тушняка, та зачєм-то крутіть грошові купюри в тонку трубочку, діаметром з дірку в носі.

Такшо де я був? Дє-дє. В піздє, на гваздє. Вибач, доню шо папа матюкаєцця, папа разнєрвнічався. Не слухай шо взрослі говорять, візьми он хеклер-коха в шкафчіку та піди на двір горобців постріляй, бо дістали вже памідоркі дзьобать.

***
Так вот, моя война была очень скромной и малозаметной. Подвигов я не совершил, в танке горел только пять раз, в истребителе — семь, а убили меня вообще какие-то сраные три раза. Хуйня по сравнению с теми, кто реально вротебал. А фашистский фельдмаршал Паулюс, которого мы с Фоксом взяли в плен, после того как трава попустила, оказался местным алкашом дядей Мартыном.

Войну вел сорокапятилетний распиздяй, испорченный хорошими раскладами, но плохим образом жизни. Вел иногда содрогаясь от стыда и ужаса. Но вел. Уезжал, клялся что ноги моей больше не… и ехал курво обратно, пугая непотребным видом ВСП на вокзалах в Мариуполе и Покровске. И я горжусь этим. Возможно, это главное, что я сделал в жизни. Остальное — гарнир. Даже книги. Они может меня переживут, но мне будет уже похуй. Я выберу рай с солдатами, а не с писателями.

Я не от обстрелов седеть начал, к этому можно привыкнуть. А потому что приходилось возить здоровых мужиков, покрытых истинной славой и отважных шо гекторы с последней гранатой. Они ревели от боли так, что уши в отсеке закладывало. Любой обезбол имеет срок разгона, а боль, как известно, бывает трех типов: человеческая, нечеловеческая и недопустимая для живых существ вообще — независимо, человек это или нет.

И единственное, чем я могу компенсировать свою беспомощность на войне — донести этот крик из эвакуатора до остальной Нации как свидетель и писатель.

Зто была преамбула.

***
И вот сидит какой-то хуй в галстуке и с лицом как у Джеймса Бонда, которого по ошибке играет Том Круз из «Мишн импасибл», перепутавший павильоны на киностудии. Лицо серьезное и суровое настолько, что если бы Штирлиц с таким еблом зашел к Мюллеру, то всемогущий шеф гестапо обоссался бы прямо в галифе. Следователь ДБР. Силовик. Надо понимать — офицер. Предположительно с пистолетом, и может быть даже наградным «За нетрадиционный подвиг». И обвиняет боевого офицера. Причем сам прекрасно понимает что пиздит. Но… подвиги, доступные подобным силовикам могут быть только нетрадиционными.

Де був ти, Штырлиц всратый? В стране война шла, на каких фронтах ты вротебал, офицер? В дивизии Гриценко? Вот я, например, лежал по делам печени на больничке. Подходит невысокий парнишка, говорит — жетоны вижу. Я Оливец, 81 десантура. Сам откуда? А я — АСАП, сначала «Ангелы Тайры», потом «Небо Ноль». А, говорит, знаем. Слушай, придвигай стол, какого мы в разных концах столовки жрем, как неродные?

Вот тебя так спросить, следователя анискина — где ты был тогда? - что ты ответишь дочке? В галстуке сидел за спинами тех людей, над которыми сейчас решил расправиться и отомстить им за собственную трусость? В спортзал ходил, пресс качал, единоборства всякие пыхтел, в тире регулярно отстреливался. Готовился к боям, на которые никогда не собирался. А я вот думаю, что если на улице к тебе подойдет Оливец и попросит закурить (а ты ж не куришь стопудово, такие как ты берегут здоровье), то ты сбегаешь и купишь. Ты для него не противник, ты для него еда, как тюлень для косатки — и похуй косатке насколько ты тренированный тюлень. Тебе самому от этого факта не обидно? Я не говорю «как мужчине», это смешно, хотя бы как понтовому шлеперу который хочет нравится хотя бы выражением лица?

И что надо сделать так чтобы ты начал реветь от невыносимой боли, как мой капрал в эвакуаторе? "Корочку" следовательскую отнять и с работы выгнать? Да у тебя организм столько обезбола не выдержит. Это только под общим наркозом можно провести.

***
Тут вас многие на эмоциях призывают вешать — сразу скажу: я против. Мы страна закона. Вас надо просто уволить нахуй. Сначала вы по теплому помету устроитесь начальниками служб безопасности в финансово-промышленные структуры, потом там поймут что без должностей вы говно, и тоже уволят нахуй, потом в банки - и опять нахуй, потом супермаркет — и опять нахуй, и закономерный итог - сторож автостоянки. Там вас тоже будут периодически выгонять нахуй, но сжаливаться и брать обратно «в самый-самый последний раз». Как жена мужа-алкоголика.

Я противник суда Линча. Тем более против того, чтобы вешать на хорошем солдатском паракорде. Это боевая веревка для честных военных преступников — дезертиров, мародеров, шпионов и прочих убйц. Вы же не военные, вы придворные, вас логичнее на галстуках вешать. Сразу понятно — за какие проделки данное тело висит. Заодно и проверить — настоящий ли это прочный итальянский галстук, или по привычке понтоваться на публику вы покупаете китайское говно, которое не выдерживает вес холуя.

Так что сделайте ебальники в телевизорах попроще, фэбээровцы гарбузинские. Потому что с каждым днем таких как я, сторонников закона - все меньше. А таких как с паракордами, сторонников справедливости — все больше. Видишь — даже я проявляю к тебе доброту и человечность. Потому что я боевой парамед, а ты паркетный спецагент. Я защищаю все живое, и даже тебя. А ты — только то живое, которым ешь, нюхаешь и на котором носишь галстук.

Сцыкун, мамкина пися и уклонист. Хотя, какой президент — такие и холуи. Только тот хуем на пианино играл - а эти на скрипках.

***
Всьо, доцю, папа виговорився та наче полігчало. Став свого геклера на запобіжник, ховай у шкафчік, та бічь до хати урокі робить. Бо кантрольна завтра. А як не сдаш, то папа тобі дозвукові набої не купе, шо обіцяв та глушак на двє нєдєлі забере.